Сказано – сделано - Марина Серова

Я ехала и, несмотря на грозное урчание голодного желудка, все-таки думала. А думы мои были связаны все с тем же Заревичем. Не с тем, который, как оказалось, работает в СИЗО, а с тем, который трудится на благо своего непосредственного начальника — Вячеслава Павловича Гольстера. Хорошо же этот румяный красавчик пристроился. Если хорошенько покопаться в его биографии, наверное, можно найти очень хорошую «крышу», которая защищает его от таких непоседливых правдолюбов, как Таня Иванова.

Например, один из его семейства, который, судя по имени, отчеству и фамилии, приходится ему родным брательником, работает в следственном изоляторе. Работает, как я узнала от юного лейтенанта Войнича, совсем недолго. Отсюда следует простой вывод: Валерий Заревич устроился сюда по указке своего брата Виктора, который попросил, а может быть, просто-напросто приказал это сделать, чтобы избавиться от Сомова. А затевалась вся канитель по причине, понятной только тому, кто догадывается о причастности милой семейки к убийству Инны Гольстер. Похоже, оба Заревича мастерски владеют искусством сживания со свету людей путем подмешивания в пищу каких-нибудь не очень хороших, а точнее, ядовитых веществ. Один напоил Инну Гольстер снотворным, а второй попотчевал Сомова еще не распознанным врачами ядом.

В результате же сомовские денежки должны перейти во владение Веры, а уж с Верой разговор будет коротким. Она подпишет любую бумажку, лишь бы только остаться живой. Сомов же никогда не сможет доказать свою невиновность, потому что с того света обычно не возвращаются.

И я снова помчалась в больницу. Теперь меня пропускали более свободно, чем в прошлый раз. Наверное, сумасшедшую блондинку с выпученными глазами, какими они стали в тот момент, когда я узнала о случившемся с Сомовым несчастье, не запомнить было просто невозможно.

Впопыхах накинув белый, пропитавшийся запахом хлорки и лекарств халат, который на ходу вручила мне гардеробщица, я мигом поднялась на третий этаж, где находилось отделение реанимации.

Знакомая уже медсестра, которая любила пофилософствовать, похоже, очень радовалась, когда ее умозаключения подтверждались жизнью. Потому что встретила она меня словами:

— Ну, что я говорила! Он жив! Ваш Сомов будет жить!

От удивления я оторопела и воскликнула прямо как актриса, всю жизнь снимавшаяся в «мыльных операх»:

— Это правда?

— Да, он уже глаза открывал. Разговаривать ему еще не разрешают. А сейчас он спит. Так что и милиция может спать спокойно, — подбодрила она меня, положив на плечо свою совсем нелегкую ручку.

Я приоткрыла дверь в палату Сомова. Он медленно дышал. Ноги его уже были по-человечески прикрыты одеялом. Рядом сидела Ирина. Ее состояние трудно было назвать бодрствованием. Скорее, она дремала, не забывая при этом не терять собственного достоинства и ровно держать спину.

Я позвала Ирину, она резко откинула голову, не понимая спросонок, где она и что от нее требуется.

— Ты посидишь с ним еще немного? — спросила я.

— Посижу, конечно.

— А как долго? — допытывалась я.

Ирина все еще не понимала, чего я от нее хочу. Пришлось пояснять.

— Понимаешь, его хотят убить. Обязательно нужно, чтобы в палате кто-то находился.

— Но я боюсь! — отскочив от меня, почти закричала Ирина. — Ведь, значит, и меня тоже могут убить!

— И тебя могут! — зловредно сообщила я. Никогда не любила слюнтяев, будь то мужчина или женщина. — Ладно, Ирина, прости. Сама понимаешь, мы все на нервах. Я просто волнуюсь за твоего брата. Но ты недолго будешь одна с ним сидеть. Скоро прибудет охрана.

— А где ты ее возьмешь? — как наивный ребенок, спросила Сомова.

— Это уж мое дело. Только пока посиди тут. Хорошо?

— Ну ладно. Только недолго…

Да, бедная Ирина. После моих слов она вряд ли сможет снова спокойно подремать рядом с кроватью выздоравливающего брата. Но мне хотелось, чтобы она искупила свою вину перед ним. Не будет в следующий раз поливать грязью человека. Тем более родного брата.

Я вышла в коридор и, не обращая внимания на щебет медсестры, которая все никак не могла нарадоваться на выздоровление Сомова, позвонила Кирьянову. Как ни крути, а без его помощи не обойтись. В моем распоряжении нет подчиненных, которых можно послать в разные концы города, а у Кири таких — хоть пруд пруди, один другого храбрее. Вот таких молодцов я у него и попросила.

— Как? А разве его еще не охраняют? — удивился Володя.

— Нет, с ним сидит только родная сестра. Поблизости нет ни одного милиционера.

— Может быть, они в гражданском? Обычно в таких случаях больного сопровождают.

— Нет здесь никого! — буквально завопила я от возмущения. — Ой, извини, Володенька, замоталась, вот и ору, как сумасшедшая. Но здесь правда нет никого. Только дежурная сестра и врачи. Наверное, начальство СИЗО подумало, что человек, который находится в таком состоянии, сбежать не способен. А на его жизнь и безопасность им глубоко наплевать.

— Хорошо, Татьяна. Я пришлю двух своих самых бравых парней.

— Лучше, если они будут не в форме.

— Конечно-конечно.

Мы распрощались. Кирьянов обещал, что ребята прибудут уже через минут двадцать.

Я не стала дожидаться, когда подоспеет личная охрана Сомова. Главное, что я ее организовала. Моя цель теперь — разобраться с Заревичем. Даже с двумя Заревичами. А заодно и с Рыковым, который тоже являлся одним из действующих лиц этой истории.

Глава 10

Выехав за пределы больничного городка, огороженного невысоким забором, я позвонила в офис Гольстера. Пока я не хотела говорить с самим шефом. Мне нужен был его румяный зам. Света поздоровалась со мной, как со старой знакомой, и сказала, что Виктор Петрович заболел.

— Да что вы! — удивилась я. — Ему плохо? Он в больнице?

— Да, он только что звонил и просил передать Вячеславу Павловичу, что лежит в областной больнице.

— Где?

— У него, кажется, грыжа. Его будет оперировать самый хороший хирург, поэтому его положили в областную больницу.

Я бросила трубку. Итак, Заревич никак не успокоится. Не удалось отравить Сомова, так он придумает что-нибудь другое. Убить человека в одиночной палате проще пареной репы, тем более для такого аса, как Заревич.

Я резко развернула машину и снова подъехала к больнице. Что ж, пока придется самой охранять Сомова.

Снова увидев меня на этаже, медсестра подумала, что я — точно ненормальная дамочка, которая никак не может разобраться, что ей нужно делать — оставаться с больным или идти домой. Естественно, войдя в палату, кроме неподвижно лежащего Сомова, я не обнаружила никого. Ни Ирины, ни ребят Кирьянова. Впрочем, двадцать минут еще не истекли.

— Сюда никто из посторонних не входил? — спросила я у разговорчивой медсестры.

— Нет, только выходила.

— Кто? Его сестра?

— Ну да. Кто же еще? Он, кажется, нужен только вам и ей. Жена приходила и сразу смылась. Как ветром сдуло.

— Жена? Она была здесь?

В это мгновение я себя возненавидела. Это же надо такому случиться! Только я покинула стены больницы, как здесь произошли самые важные события, которые только могли произойти. Вера приходила в палату Сомова. И тут меня осенило:

— Она была одна?

— Нет, с высоким молодым человеком.

— Как? Вы же сказали, что в мое отсутствие никто не входил в эту палату! — разъярившись, крикнула я.

Медсестра задрала нос. Ей было неприятно, что на нее орет какая-то девчонка, потому что она по возрасту годилась мне в матери.

— Вы спросили, не входил ли в палату кто-нибудь посторонний. Разве жена — посторонний человек? — поджав губы, парировала она.

Я махнула рукой, некогда было рассказывать ничем, в принципе, не провинившейся женщине предысторию, связанную с делом Сомова.

— Куда они пошли?

— Кажется, к Граченко.

— Кто это?

— Наш анестезиолог, — смягчилась медсестра, наверное, сообразив, что этот допрос я устроила не случайно.

— Номер кабинета?

— Последняя дверь рядом с лестницей.

Я направилась туда, куда показала медсестра, и… еле-еле успела спрятаться, присев рядом со столом на посту сестры. Та вытаращила на меня глаза, тщательно обведенные фиолетовыми тенями, но я жестом показала ей, чтобы она помолчала.

А спрятаться я была вынуждена потому, что из кабинета Граченко вышла интересующая меня пара. Вера и Заревич даже не посмотрели в сторону палаты Сомова. По всему было видно, что они явно не пекутся о его здоровье, а пришли сюда совсем по другому вопросу.

Заревич держал спутницу под руку, причем так, что у меня сложилось впечатление, будто он ведет пленницу. Вера действительно шла, как на казнь. Ее голова была опущена. Я не видела Вериного лица, но даже со спины было понятно, что эта женщина плачет.

Как только Вера и Заревич исчезли с горизонта, я встала и пошла за ними. Дверь кабинета анестезиолога открылась, и показался сам Граченко. Бодрый, но внешне какой-то неприятный. Мне он сразу не понравился. Не удивлюсь, если узнаю, что он согласился помогать Заревичу. Но заниматься врачом было некогда, я могла потерять из вида румяного подонка.